Данное фото сделано в г. Павловский Посад, Московской обл., во дворе Павловская ул. 40, в 1939 г. На фото моя бабушка по отцовской линии - Анна Ивановна Лебедева с двумя внуками, мной (справа) и старшей сестрой Иветтой (слева), детьми старшего сына Германа Михайловича Напалкова и Ольги Васильевны Полянской.Это второе и последнее довоенное фото, где запечатлен я. Через 1,5 года меня, закованного в гипсовый корсет (что-то случилось с моим позвоночником) родители отправят лечиться на юг в детский санаторий. Это случится 21 июня 1941 г., а 22-го, как известно началась война. Меня, как и много таких же детей, без родителей, в санитарном поезде, под присмотром медицинского персонала увозили все дальше и дальше от Москвы на юг. В моей детской памяти (мне было тогда 3,5 года)запечатлелись горящие от бомбежек вагоны и, что нас то выносят из вагонов, то опять заносят.Так началось мое путешествие дорогами войны, которое продолжалось до декабря 1945г., пока меня не нашла моя мать. Поезд наш санитарный прибыл в Одессу, откуда на пароходе "Украина" (я это хорошо запомнил), переправили в Ялту, оттуда на Кавказ, в Теберду, где попали под немецкую оккупацию. Я хорошо запомнил,
как нас матросы все время развлекали, а вернее отвлекали от той обстановке, которая царила вокруг нас. Еще помню момент, когда нас выгружали с теплохода в Ялте. Затем мы слышали от наших нянечек, что теплоход «Украина», возвращаясь в Одессу, подорвался на мине.
Сколько я пробыл в Ялте, не знаю. Остались в памяти картинки: большое, красивое, с колоннами белое здание (видно наш санаторий), которое было на горе и кругом по склонам деревья, видно парк. И, когда начинались бомбежки, нас, выносили из здания под эти деревья.
Следующий эпизод в моей памяти – это уже Кавказ, г. Теберда. Высоко в горах наш санаторий, большое белое здание, а кругом горы и деревья. Мы все это видели из окна палаты. Сколько я пробыл в Теберде, я не знаю. Только помню, что в какой-то момент, по санаторию разнесся слух, что в Теберде немцы и, что во дворе санатория немцы поставили свою зенитную батарею. Это сейчас я понимаю, что для немцев такое расположение зенитной батареи было выгодно. Ведь наши не будут бомбить детский санаторий. Хорошо помню один факт, когда нас долго не кормили, а мы все плакали и просили есть.
Нам объясняли, что немцы сломали кухню, а повара все разбежались. Но вскоре нам выдали по большому куску белого хлеба и кружке сладкого чая. Я помню также, что возле нас была одна из нянечек, или медсестер, точно не помню, которая с нами была от самой Москвы. К сожалению, имени ее не запомнил. Она мне все время говорила, чтобы я не забывал, что меня зовут Рудик, что я из Москвы и мать мою зовут Ольга Васильевна, а отца Герман Михайлович. Наверное, это мне и помогло впоследствии, чтобы не оказаться в детском доме.
Видимо в Теберде я был более одного года. Из окна санатория были видны горы все в зелени, то кругом было все бело от снега. Наверное, это были 1942-1943г.г.
С меня, кажется, уже сняли гипсовый корсет, и я потихоньку начал самостоятельно ходить. Хорошо запомнился один переполох в нашем санатории, Бегали няни, медперсонал еще какие-то люди. Хватали детей, рассовывали их по палатам, прятали их по разным укромным местам.
Впоследствии мы узнали, что немцы сортировали детей по национальностям. Детей еврейской национальности уничтожали. Сбрасывали их в горное ущелье. Многие из них не были ходячими.
Другую такую «сортировку» детей немцы делали в отношении ходячих и не ходячих.
Это было, примерно, в конце 1943 года, когда от фашистов освобождали Кавказ. Тогда прикованных к постели детей просто выбрасывали из окон санатория прямо в горы. Нас ходячих снова распихивали по разным укромным местам.
Сколько это продолжалось я не знаю. Я только помню, что сидел под кроватью и оттуда меня вытащил какой-то красноармеец и взял меня на руки и все вокруг бегали, кричали и плакали. Была, наверное, уже зима, т.к. красноармеец, который держал меня на своих руках, был в белом полушубке и шапке со звездочкой. Я это хорошо запомнил, потому что все время трогал эту звездочку. Тогда мы узнали, что нас освободили от полного уничтожения, партизаны.
В 1982 году, мы со старшей дочерью Танюшей, ездили по туристической путевке в Пятигорск. Мы специально съездили на Домбай в Теберду и видели памятный знак у поворота дороги (внизу было глубокое горное ущелье), куда немцы сбрасывали детей в 1943 году. Об этих событиях написано в книге : «Тайна Марухского ледника»
Из Теберды оставшихся в живых детей, спасенных партизанами, перевезли в Черкесск. Это было уже весна, или лето 1944 года. Оттуда переправили в Евпаторию, где нас застала радостная весть об окончании войны. Радости взрослых не было предела. Мы дети тогда еще не все понимали, что произошло величайшее событие, но радовались и кричали вместе со взрослыми.
За все время наших переездов, менялся обслуживающий нас персонал, документы на нас, по-видимому, были потеряны, или уничтожены. Встал вопрос, куда дальше отправлять детей. Поскольку я знал, что я из Москвы и помнил имена родителей, меня и еще группу детей готовили к отправке в Москву для размещения по детским домам. Мне было почти 8 лет, но я еще плохо ходил. Поэтому мне сказали, чем быстрее я буду хорошо ходить, тем быстрее меня отправят домой к маме и папе. О детском доме нам тогда не говорили. И я старался изо всех сил.
Наконец этот день настал. Меня и еще несколько мальчиков(3 или 4) и, по-моему, одна девочка, на машине с красным крестом вывезли из Евпатории. Как мы добрались до Москвы, я не помню. Была уже, наверное, поздняя осень. Снега еще не было, но было холодно. В Москве нас поместили на каком-то вокзале (Павелецком или Ржевском я не помню) в изоляторе. Мы все время просили кушать и гулять, но нас из комнаты никуда не выпускали. Однажды нас вечером выпустили погулять по вокзалу. Помню, мы, держась за руки, вышли в большой зал вокзала. Он был почти полностью пустой, только на одной из скамей сидела женщина и горько плакала. Мы остановились возле нее с любопытством. Вдруг она схватила меня и закричала: «Это мой сын!». Она спросила, как меня зовут? Я ответил, Рудик. И как учила меня женщина, сопровождающая из Москвы до Кавказа, я сказал, как зовут маму и папу.
Женщина еще сильнее заплакала и закричала: «Это мой сын!»
Это оказалось, действительно, моя мать – Ольга Васильевна Полянская. Потом она мне рассказала, что всю войну искала меня. Как только ей сообщали, что из Крыма привезли детей, она мчалась в Москву. Так она разыскала меня. В Павловский Посад меня привезла мать в конце декабря 1945 года. Я это запомнил потому, что когда меня привезли на Павловскую 40, мать мне сказала, что старший брат Джон пошел в лес за елкой на Новый год |
