Тюремная история моего деда
Татьяна Маслова, Балашиха Московской обл.
Нельзя выбрать время для своей жизни. Даже если допустить такую возможность, то в России «куда ни кинь ‒ везде клин».
Конец 19 века. В дремучих заволжских лесах на реке Унже стоял городок Кологрив. Самый маленький город России ‒ тогда 3, 5 тысячи населения и в наши дни столько же. В большой семье вторым сыном был мальчик Александр, который станет моим дедом. Его отец, протодиакон Успенского собора, удостоился этого высокого звания за безупречную службу. У матери было фотоателье, расположенное в собственном доме. Патриархальная неспешная жизнь. Старший сын Константин выучился на аптекаря. Александра родители хотели видеть священником. Но любознательного юношу больше интересовали земные дела. У матери он выучился ремеслу фотографа. Не думал, что оно будет нужно ему всю жизнь. Перед Первой мировой войной работал капитаном буксира у лесопромышленника Перфильева, и в речной компании «Надежда». (Когда фотограф Дмитриев делал цикл снимков о городах на Волге, то им были сделаны и фотографии Александра в форме капитана). В 1913 году Александра забрали в армию. Служба была в радость. В армии занимался знакомым делом – фотографировал. Иногда сотни солдат за день. Некоторые из этих снимков ещё наверняка хранятся в старых семейных альбомах по всей бывшей империи. Началась война, Александр летал лётчиком – наблюдателем на пытавшемся казаться грозным самолёте-разведчике «Вуазен». За храбрость был награждён тремя Георгиевскими крестами. Миры юности и войны были доброжелательны к молодому человеку.
Революция в одночасье изменила ход событий. Россия вышла из Мировой войны, но началась Гражданская. К глухим городкам подбирался хаос. Года два всё ещё шло по-старому. Александр снова плавал капитаном. В приволжском городке Юрьевце встретил юную красавицу Нину. Женился, родились дети. Но наивное и романтичное время минуло безвозвратно. Кругом была разруха. Без работы, с маленькими детьми – надо было выживать. Александр брался за любую работу и добросовестно её выполнял. Зачастую семья жила только на редкие заработки от фотосъемки. В 1937 году появилась постоянная интересная работа – агент по лесозаготовкам для строительства в Москве. Жить бы и жить.
Дальнейшая абсурдность происходящего завораживает. Передо мной лежит пожелтевшая школьная тетрадь. В ней только документы…
ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
по следственному делу № 9945 по обвинению Цареградского Александра Васильевича по ст. 58 п.10 ч.1 УК РСФСР.
28 января 1938 года Управлением Н.К.В.Д по Ивановской области был арестован Цареградский Александр Васильевич.
Следствием установлено, что Цареградский на протяжении ряда лет вплоть до дня его ареста имел тесную связь с латвийским шпионом Олынь А.М., Арониным Б.К. и арестованными за вредительство Голубиновым и Данишевским.
Показания обвиняемого Цареградского и свидетеля Д-ва (листы дела 8, 13, 26 и 27):
Цареградский, являясь жителем Юрьевца до момента его ареста систематически занимался антисоветской агитацией, кроме этого, фотографируя отдельные виды Советского хозяйства и иллюстрируя ими, Цареградский объяснял их содержание окружающим в конторе в конрреволюционном духе.
Из показаний свидетеля Коч-на, л.д. 28:
В августе месяце 1936 года в присутствии Ти-ина Цареградский говорил: «Смотрите на рабочих, и в особенности на женщин, они работают как волы, а получают ничтожные копейки. Разве можно существовать на такой заработок. Рабочим большевики обещают организовать коммунистическое общество, а разве мы доживём при такой власти до коммунизма».
Показания свидетеля Ти-ина, л.д. 21:
В 1937 году в октябре месяце в присутствии Д-ва, Черногубова и др. Цареградский говорил: «Вот Советская власть до чего довела хозяйство, нужно немедленно отправлять грузы, – а транспорта нет, всё, что имели, так за период существования Советской власти добили, а нового приобрести не хватает толку. Раньше такого не было, все грузы сдавались в отправку и немедленно доставлялись по назначению».
Показания свид. Д-ва, л.д. 26:
В этом же 1937 году в мае месяце, будучи в Юрьевецкой сплавной конторе, в присутствии Д-ва Цареградский выступил с клеветой на Советскую власть, заявив: «Никаких забастовок и арестов рабочих в Польше нет, там рабочие живут гораздо лучше наших. Советская печать о положении рабочих за границей врёт. Это большевики делают для того, чтобы успокоить массы, но это не удалось, т.к. весь народ настолько сейчас озлоблен, что может в любую минуту выступить против Советской власти».
Виновным себя в контрреволюционной деятельности Цареградский не признал, но уличается показаниями свидетелей и очными ставками с ними: Ти-иным, Д-вым, Мед-вым и Коч-ным.
На основании вышеизложенного обвиняется Цареградский А.В. 1889 г. рождения, уроженец г. Кологрива Горьковской обл., сын служителя культа, образование незаконченное среднее, беспартийный, русский, гражданин СССР. В 1931 году арестовывался органами О.Г.П.У. В 1933 году был судим, осуждён на 3 месяца принудительных работ. До ареста работал агентом Московского автотреста по лесозаготовкам в Юрьевецком районе, проживал в г. Юрьевце Ивановской области.
В том, что проживая в г. Юрьевце на протяжении ряда лет занимался антисоветской агитацией, выступая против политики Советской власти, т.е. в преступлении, предусмотренном ст.58 п.10 ч.1 УК РСФСР
полагал - бы
следственное дело № 9945 по обвинению Цареградского А.В. через 3-й отдел УГБ УНКВД направить на рассмотрение уголовного суда коллегии областного суда.
п/п п/опер уполномоченный УГБ Юрьевец. РО НКВД и.о. З-в.
Справка: обвиняемый Цареградский находится под стражей в Кинешемской тюрьме.
п/п п/опер уполномоченный УГБ Юрьевец. РО НКВД и.о. З-в.
Список обвиняемых и свидетелей, проходящих по следственному делу № 9945:
Обвиняемый Цареградский А.В. – в Кинешемской тюрьме.
1. Ти-ин Вас. Мих., 3. Коч-н М.П., 4. Д-в Н.И., 5. Мед-в Н.А., 6. Кор-в Н.Н., 7. Воронин А.И.
п/п п/опер уполномоченный УГБ Юрьевец. РО НКВД и.о.З-в.
копия верна
Секретарь суд. уг. коллегии Бах…..
Александр писал жене:
Нина, за 20 месяцев нашей разлуки много мыслей пролетело в моей голове. Я много видел и пережил…. Но где бы я ни был, что бы со мной ни происходило – о тебе и детях я думал всегда и этой мыслью был только жив. Я не находил себе друзей между товарищами по несчастью и жил собственным миром. Я тебе давно собирался написать несколько прекрасных стихов, написанных моими товарищами по заключению. Которые как нельзя лучше выражают пройденный мною тернистый путь. Вот они:
Луч солнца в тёмной камере тюрьмы
На стене безотрадно пустой.
Заиграл светлый луч золотой,
И ласкает, волнует меня.
Тёплый вестник тюремного дня.
Точно хочет с собой принести
Мне покой и сказать: «Не грусти!
Не таи чёрных мыслей в груди –
Много дней у тебя впереди.
Верь! В твоей безотрадной судьбе
Улыбнётся вновь радость тебе
Чёрных дней пролетит полоса.
Милых лиц зазвенят голоса.
Вновь вернётся к тебе белый свет
В ряде мирных безоблачных лет».
Светлый луч мой? Спасибо тебе,
Что бодришь меня в горькой судьбе.
Что вливаешь надежды струю
В истомлённую душу мою.
Апрель 1938 года.
1-я Ивановская тюрьма.
А.В.Цареградский.
Песня в тюрьме
День за днём в тюрьме унылой,
С грустной песней на устах
Вспоминаю я о милой,
О минувших светлых днях.
За железною решёткой
Мрачно, сыро и темно.
И ленивою походкой
Пол измерил я давно.
Безотрадны и унылы
Все одна другой мрачней
В голове родятся думы
И тоска в груди моей.
Где-то там, на воле дети
И любимая жена.
Тяжелы мне мысли эти
У тюремного окна.
Там, на воле – мир прекрасен…
Светлый труд и смех живой,
А я здесь забыт и брошен,
В этой камере глухой.
Но пройдёт пора невзгоды
Будет пройден тяжкий путь.
Я дождусь своей свободы…
Заживёт больная грудь.
Пусть тернистая дорога
Предстоит мне впереди….
В моём сердце крови много,
Много сил в моей груди.
Будет день, вернусь я к жизни
И к семье моей родной.
Чтобы вновь служить отчизне
Как и прежде всей душой.
Февраль 1939 г.
К делу № УС-25
ПРИГОВОР
Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики 30 января 1939 года Судебная Коллегия по уголовным делам Ивановского Облсуда в г. Юрьевце в составе: председательствующего члена облсуда т. Ион-на, нарзаседателей Ник-ва и Ком-на, с участием прокурора Ле-ва, защитника в лице ЧКЗ Фирс-ва при секретаре Кат-вой, рассмотрев в закрытом судебном заседании дело по обвинению гр. Цареградского А.В. с 1889 года, служащего, по происхождению из семьи служителя религиозного культа из г. Кологрив с незаконченным средним образованием, б/п, до ареста живущего в г. Юрьевце, ранее судимого в преступлении, предусмотренном ст.58 п.10 ч.1 УК и выслушав объяснение обвиняемого, показания свидетелей и речи гос. обвинителя и защиты суд установил:
Обвиняемый Цареградский, будучи антисоветски настроен, среди населения проводил антисоветскую контрреволюционную агитацию, как то:
1). В августе м-це 1936 г. обвиняемый Цареградский, будучи на барже в присутствии Ти-ина и матросов баржи клеветал на положение рабочих в СССР.
2). В октябре месяце 1937 года сожалел по поводу ареста врагов народа, что видно из показания Ти-ина.
3). В 1936 году, будучи на Нежетинском участке, клеветал на Советскую власть, что видно из показания свидетеля Коч-на.
4). В мае месяце, будучи в сплавной конторе, клеветал на Советскую прессу, а в августе месяце распространял клевету о транспорте, что видно из показаний свидетеля Д-ва.
5). В 1936 году, будучи в сплавной конторе, Цареградский восхвалял жизнь в капиталистических странах и клеветал на советскую власть, что видно из показаний свидетелей Мед-ва и Кор-ва.
Виновным себя обвиняемый Цареградский не признал, но факты его антисоветской агитации установлены, а поэтому, руководствуясь ст. 319 и 320 УК, приговорил гр-на Цареградского А.В. по ст.58 п.10 ч.1 УК подвергнуть лишению свободы сроком на 6 лет с поражением в избирательных правах после отбытия наказания сроком на три года.
Меру пресечения к Цареградскому оставить до вступления приговора в законную силу прежнюю – содержание под стражей.
Срок отбытия наказания считать с 28 января 1938 года. На осуждённого Цареградского возложить уплату субрасходов за вступление защиты 50 рублей.
Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в течение (неразборчиво: 12 или 72) часов со дня вручения обвинительной копии приговора в Верховный Суд РСФСР.
п/п председательствующий Ион-н,
нарзаседатели Ник-в и Кам-н.
Копия верна: секретарь суда Уголовной Коллегии Кор…..
Москва.
Красная площадь.
2-я линия, 2-й этаж, помещение 174.
защитнику при Верховном суде
Добрынину Л.Ф.
Посылая свою жалобу в Верховный суд, прошу Вас, Леонид Феодорович, если Вы найдёте её не так написанной, исправить и послать на имя моей жены, которая привезёт её мне на подпись.
К сожалению, я ни одного Вашего письма не получил.
С совершенным уважением. А.Цареградский.
9.06.1939 год.
Кинешемская Т.И.К. № 2 Н.К.В.Д.
Заключённый А.В.Цареградский.
В Верховный суд РСФСР
от лишённого свободы Цареградского Александра Васильевича,
находящегося в Кинешемской Т.И.колонии № 2 НКВД,
осуждённого в 1939 г. 30 января
по ст.58 п.10 ч.1 УК на 6 лет. Дело № 9945.
ЖАЛОБА
Я арестован 27 января 1938 года в г. Юрьевце Ивановской области.
7 апреля 1938 г. мне предъявили обвинение по ст.58 п.6 УК.
24 апреля т.г. следствие закончили.
Подписывая постановление об окончании следствия и не видя на бланк ни статьи, ни пункта обвиняющих меня, я задал вопрос следователю Раз-ву, - по какой статье и пункту всё же решили меня обвинить.
Раз-в на это сказал: «Конечно по ст. 58 п.6 УК и по другим пунктам мы тебя не обвиняем».
Через 10 с половиной месяцев, не найдя за мной никакой вины, с меня ст.58 п.6 УК сняли и… не желая освободить предъявили новое постановление по ст. 58 п.10 ч. 1-я УК.
На очной ставке 28 ноября 1938 г. в г. Юрьевце четыре свидетеля подписывали на меня возмутительную ложь на тему об антисоветских разговорах, которые я никогда не только не с ними и ни с кем не говорил, но даже ничего антисоветского в мыслях не имел и которая ложь по их датам и показаниям слышана и сообщена в НКВД в 1935, 1936 и 1937 гг.
Почему же предъявляя мне обвинение по ст. 58, п.6. УК и имея в течение ряда лет обо мне сведения, как антисоветском человеке, следовательно виновном уже по ст.58 п.10 ч.1 УК, одновременно с шестым пунктом не было предъявлено мне обвинение по ст. 58 п.6 и пункт 10, ч. 1 УК.
Вывод ясен. По ст.58 п.10 ч. 1 УК к началу моего ареста, и так же к началу следствия, т.е. 7 апреля 1938 г. за мной ничего антисоветского не было.
Я был не виноват как по ст. 58 п.6 , так и по ст. 58 п.10. ч.1 УК.
30 января 1939 года мне был суд в г. Юрьевце. Судила судебно-уголовная коллегия Ивановского Облсуда с председателем Ион-м, прокурором Ле-вым и нарзаседателями Ник-вым и Кам-вым.
Перед началом суда я заявил: «Со свидетелями Мед-вым и Кор-вым Н.Н. у меня имеются давно личные счёты и я им не доверяю».
Суд моё заявление во внимание не принял.
Ещё я заявил суду, что от всего подписанного мною в апреле месяце 1938 года в деле № 9945, я категорически отказываюсь, т.к. это не мои слова, а слова и их редакция следователей Раз-ва и Кал-ва, которые «принуждали» меня их подписывать.
Я просил суд записать мои слова в служебный протокол, но записано ли это в деле мне не известно.
Свидетель Коч-н говорит, что я занимался антисоветской агитацией. Где и при ком я занимался ‒ это он ни при очной ставке, ни на суде сказать не мог.
Не мог указать ни одного свидетеля.
Ещё он говорит, что я делая фотоснимки советского хозяйства для фотогазет, демонстрировал их окружающим в контрреволюционном духе. Кому окружающим? Кочкин не назвал ни одной фамилии, перед кем бы я извращал содержание их.
Я просил следователя З-ва и суд показать мне эти фотоснимки, но их мне не показали ни одного.
Из этого я делаю вывод, что если в деле и есть какие фотоснимки, то только не мои, а возможно самого Кочкина, который так же был фотолюбителем.
Ещё Коч-н говорит, что в 1936 году, будучи на Нежитинском лесозаготовительном участке, я клеветал на Советскую власть.
Это ложь. Нежитинского лесозаготовительного участка в 1936 году не существовало.
Свидетель Ти-н говорит: В августе месяце 1936 года на барже, я говорил: «Смотрите на рабочего и в особенности на женщину, они работают как волы, а получают ничтожные копейки. Разве можно существовать на такой заработок. Рабочим большевики обещают организовать Коммунистическое общество, а разве мы доживём при такой власти до коммунизма».
Это ложь от начала и до конца.
Чья это редакция?
Но только не Ти-ина, который не мог на суде повторить её, как и Д-ов и другие свидетели свои показания, подписанные на очной ставке.
Лживость показаний Ти-на ещё и в том, что одновременно с ним на погрузке баржи пиломатериалом я не был, т.к. зав. баржой лесозавода «Красный Профинтерн» в Юрьевце Михайловский отобрал у меня пропуск на лесозавод, после чего и был взят поработать за меня Ти-ин.
Это может подтвердить, а так же и то, что одновременно с Ти-ным на погрузке в баржи пиломатериалов я не был, Шмачков Александр Георгиевич, живущий в Москве на Пятницкой ул д. 82, кВ.13, который с начала и до конца погрузки баржей присутствовал, т.к. пиломатериалы грузилися Московскому деревообрабатывающему заводу № 1, в последнем Шмачков и работал.
Я прошу Верховный Суд опросить Шмачкова, говорил ли я в его присутствии на барже и где-либо в другом месте, что либо антисоветское.
Шмачков меня знает с 1934 года.
Я прошу Верховный Суд проверить в моём деле в судебном протоколе, записаны ли мои вопросы к Ти-ну, которые я просил внести в судебный протокол и ответы Ти-на.
Вопрос: Сколько зарабатывала у нас на погрузке пиломатериалов женщина за 8-и часовой рабочий день?
Ответ: От 7-и рублей и выше.
Вопрос: А как выше, не до 13 руб.?
Ответ: да, до 13 руб. за 8 час. раб. день.
Мои слова к суду: «Так разве 13 руб. для женщины за 8 час. в день ничтожная зарплата?
В месяц это составляет около 400 руб. Многие служащие получают меньше этого».
Ещё Ти-ин заявил на меня, что я в октябре месяце 1937 года жалел арестованных и осуждённых в Юрьевце врагов народа.
Весь октябрь 1937 года я находился в командировке в Москве и других городах, работая по вербовке строительных рабочих для строительства большого жилого дома в Москве, на Конной площади № 6 у Мосавтотреста.
Следовательно, Ти-ин лжёт и это осуждённые в Юрьевце враги народа, как то агроном, ветврач, председатель сельсовета, которых я знал, теперь верховным судом оправданы и находятся на свободе.
Следователь З-в, Коч-н и Ти-ин друзья – охотники. На каждый выходной день они уходили на охоту и могли договориться о любом на меня показании, думая, что меня будет судить ОСО и они меня больше никогда не увидят.
Этот вывод я делаю, потому что на очной ставке и на суде они отказывались от первоначальных своих показаний, как бы неохотно соглашаясь с прокурором и судьёй, задававших им наводящие вопросы, которые обрисовывали меня с антисоветской стороны.
Подписывая 28 ноября 1938 г. на очной ставке показания свидетеля Ти-ина и Д-ва, я заметил у одного из них, а у которого, сейчас припомнить не могу, было написано: «Цареградский это говорил в октябре месяце 1938 г.».
В октябре 1938 г. я находился в 1-й Ивановской тюрьме.
12 декабря 1938 г. подписывая в Кинешемской тюрьме привезённые следователем З-вым новые постановления в обвинении меня по ст.58 п.10 ч.1 УК, я ещё раз проверил показания свидетелей и снова видел дату – октябрь 1938 г.
После этого я попросил разрешения у Кинешемской тюремной администрации написать жалобу Ивановскому облпрокурору о том, что я ни в чём не виноват. Что все свидетели были лжесвидетели. Ложь их была груба. Показания их были написаны наспех перед очными ставками, т.е. 28 ноября 1938 года.
Ещё раз повторяю – в октябре 1938 года я был в тюрьме. Если это была описка, то в октябре 1937 года я был в командировке в Москве.
Какова судьба моей жалобы?
Можете судить по следующему: В моём обвинительном заключении свидетель Д-в говорит: «В октябре 1937 г. Цареградский распространял клевету о транспорте». В приговоре напечатано: «В августе 1937 г. Цареградский распространял клевету о транспорте».
Из одного этого видно, что моя жалоба Облпрокурору имела обратное действие. И октябрь месяц, что бы не совпадал с моей командировкой в Москву, был исправлен на август месяц.
Ложь показания свидетеля Д-ва подтверждается ещё тем, что Н.П.Черногубов, при котором он будто-бы слышал от меня антисоветские разговоры, не только в августе или октябре месяце 1937 г. не был в Юрьевце, но не был и весь 1937 год.
Я прошу Верховный суд опросить Н.П.Черногубова, проживающего в Москве, Чистые пруды, дом 23, кв. № 3, правда это или нет?
И спросить его ещё: считает ли он меня антисоветски настроенным человеком. Н.П.Черногубов знает меня много лет, т.к. я служил с ним вместе.
Далее показания свидетеля Д-ва:
В мае 1937 года, будучи в юрьевецкой сплавной конторе в присутствии Д-ва и бухгалтера А.И.Воронина, Цареградский выступил с клеветой на Советскую власть, заявив: «Никаких забастовок и арестов рабочих в Польше нет, там рабочие живут гораздо лучше наших. Советская печать о положении рабочих за границей врёт. Это большевики делают для того, чтобы успокоить массы. Но это не удастся, т.к. народ настолько сейчас озлоблен, что может в любую минуту выступить против Советской власти». Лист дела № 26.
На суде свидетель Д-в отказался от этого показания, сказав, что этого он никогда не говорил и от Цареградского ничего подобного не слыхал.
Председатель суда Ион-н и прокурор Л-ев спросили его, - откуда же это взялось в деле.
Д-в сказал: Я не знаю. После этого судья Ион-н спросил Д-ва – так если Вы свидетель этих фраз не слыхали от Цареградского, то может быть Вы сами могли подумать, что Цареградский мог бы Вам их сказать. Думов смешался. Я не вытерпел и сказал: Д-в плохо заучил эти фразы. Мне предложили замолчать. После этого Д-в ответил судье Ион-ну: «Да, это мои слова и я их только думал, что Цареградский мог бы так сказать».
Нарзаседатель суда Ник-в смотрел на меня и, слушая Д-ва, улыбался.
После ответа свидетеля Д-ва судья Ион-н и прокурор Л-ев надолго остановились на св. Д-ве. Они сказали ему: как же он член партии большевиков мог так думать, что весь народ наш настолько сейчас озлоблен и может в любую минуту выступить против Советской власти и т.д.
Все показания Д-ва от начала и до конца ложь, кем-то выдуманная.
На суде это ярко подтвердилось, но, несмотря на то, что на суде ложь Д-ва была раскрыта, всё же в приговоре пишут:
«Цареградский в мае месяце 1937 года, будучи в сплавной конторе, клеветал на Советскую прессу».
Где же правда?
Я прошу Верховный Суд проверить, в деле записано ли то, что Д-в отказался от подписанного показания на очной ставке, сказав, что он от меня таких фраз не слышал, а мог подумать, что я мог сказать.
Если это не записано, то я прошу запросить верно ли то, что я пишу следующих лиц: нарзаседателей Ник-ва, Кам-на, защитника Фир-ова, секретаря суда Кат-ва, судью Ион-на, прокурора Л-ва, дежурного при мне милиционера Аг-ва и самого свидетеля Д-ва.
На суде я задал вопросы Д-ву:
Его и мои ответы я просил занести в протокол суда.
Вопрос: «Когда я говорил о транспорте?
Ответ: В октябре 1937 года.
Вопрос: назовите имя, отчество Черногубова, при котором я говорил о транспорте.
Ответ: Николай Павлович Черногубов.
Я сказал, что Черногубов в 1937 году в Юрьевец не приезжал. Пиломатериал из Юрьевца в 1937 году мы не отправляли. Следовательно транспорт нам не требовался совсем. Я в октябре месяце в Юрьевце не был и выставленный Д-вым против меня свидетелем А.И.Воронин сказал на суде, что он ничего не знает и никаких антисоветских разговоров от меня не слышал.
Свидетели Мед-в и Кор-в, о которых я заявил в начале суда, что с ними у меня имеются давнишние ссоры, о чём записано в протоколе перед очной ставкой с Мед-вым 28 ноября 1938 года, и что им обоим я не доверяю. Оба они тесно знакомы друг с другом.
С Кор-вым у меня очной ставки не было. Оба они говорят, что слышали от меня антисоветский разговор в мае месяце 1936 года. К сожалению я не могу сейчас вспомнить, где я был в мае месяце, но думается, что только не в Юрьевце. Или в Горьком, продвигая вопросы о тоннаже и отправлении гружёных пиломатериалом баржей, или в Москве.
В 1925 году за нечестное отношение Мед-ва, выразившееся в обмане возчиков дров на реке Унже в Пелегове, где он работал прорабом от Ивтекстиля, а я от Госпараходства.
Обман возчиков выражался в незаконном увеличении длины и высоты поленниц дров. И за умышленную задержку выписанной зарплаты возчикам после того, как подсчёт им был произведён, а деньги в червонцах находились в кармане у Мед-ва. Он задерживал выдачу по неделям. Червонцы по курсу ежедневно поднимались. Об этом я заявил в сельсовет и рассказал крестьянам возчикам дров.
Второй случай с Мед-вым у меня был в 1931 году. За нечестную выходку и хулиганство, выразившиеся в грубейшей ругани по телефону по моему адресу и по адресу работников административного сектора Треста «Унжалес» я на Мед-ва жаловался Управляющему треста «Унжалес». В результате этого я с Мед-вым не разговаривал и не здоровался в течение ряда лет, хотя и служил с ним вместе.
На очной ставке Мед-в не отрицал этих ссор и следователь З-в вписал о них в протокол допроса.
С Кор-вым у меня существовали давно натянутые отношения. В 1929, 1930, 1931 годах я служил в Юрьевецком леспромхозе, где Кор-в работал бухгалтером. Однажды, когда я уже работал не в леспромхозе, в 1933 году мне Кор-в предложил вернуть 560 рублей, числящихся будто бы за мной, в противном случае он произведёт опись имущества.
Я, хорошо зная, что за мной ничего не числится, заявил об этом сотруднику Юрьевецкого ОГПУ Потехину. После этого я решил тщательно проверить все мои авансовые отчёты и через 10 дней я разыскал потерянные бухгалтерией документы денежные на взятую у Райпотребсоюза 1 тонну овса. Документы денежные от меня под расписку принимали бухгалтера Кор-в и Сочнев. За то, что я на Кор-ва жаловался Потехину, он не может мне этого простить.
Мед-в и Кор-в были рады случаю свести со мною счёты и показать на меня любую клевету. Например Мед-в, думая, что меня судят по ст.58 п.6 УК говорил на суде, что считал меня агентом какой-то державы. Ложь его как на очной ставке так и на суде была возмутительна. На суде он разговорился и дошёл до того, что будто бы я после первого разговора снова через две недели встретился с ним одним и сказал: «А всё же в Польше рабочие живут лучше наших». И ещё: «Жить стало не лучше, а хуже». Эти слова подсказал ему прокурор Л-ев, а Мед-в их повторил.
Правдоподобно ли это показание? Между нами существовала старинная вражда, и я прекрасно понимая, что за подобные разговоры люди получают по 10 лет, мог ли их говорить, да ещё со своим врагом Мед-вым, если бы даже был действительно антисоветски настроен, прекрасно учитывая, что такой разговор сейчас же будет сообщён в Н.К.В.Д. Этот разговор Мед-ва мог относиться к какому-нибудь кулаку, или попу, или белогвардейцу, людей чем-либо задетых по заслугам, но не ко мне, который с первых же дней Октябрьской революции работал на Советской службе честно, прекрасно понимая, что Советская власть желает сделать жизнь нас самой лучшей и справедливой на земном шаре.
Мед-в понимал, что ему одному вряд ли поверят и поэтому неизвестным мне способом договорился со своим приятелем Кор-вым.
Мед-в говорил на очной ставке и на суде, что я был знаком с арестованными работниками из Треста Унжлес-Волголес Клоповым В.Н., осуждённым в 1938 году на 15 лет и др. и следователь вписал мне это в вину. Я, Мед-в, и все арестованные служили в Тресте Унжлес. Можно ли работая годами с людьми вместе, быть с ними незнакомым, когда ежедневно сталкиваешься с ними по службе.
Но ни к одному из них я в гости не ходил, а Мед-в считал за счастье бывать у них в гостях, раскланиваясь чуть ли не до земли не только с ними, но и их жопами.
Клопов по показаниям Мед-ва был приговорён к 15 годам. Несмотря на все ухищрения и показания Мед-ва, который остался после ареста Клопова, служившего начальником отдела сбыта треста Унжлес, сам начальником отдела сбыта, Клопов сумел доказать свою невиновность и после 20 месяцев тюрьмы находится теперь оправданный на свободе.
Вот что представляют мои лжесвидетели Мед-в и Кор-в.
По прибытии в 1-ю Ивановскую тюрьму 4 марта 1938 года я заполнял анкету. В последней были вопросы:
1). Арестовывался ли я органами О.Г.П.У. и когда?
Я сказал: да, однажды в 1931 году меня арестовали по лесохозяйственным вопросам Юрьевецкого леспромхоза. Установив мою невиновность, на 2-й день освободили.
В анкете же написано: арестовывался органами О.Г.П.У., но был освобождён, без указания срока заключения.
2) Судился ли?
В 1933 году я работал фотоорганизатором при Юрьевецком райрабочкоме Союза леса и сплава, обучая фотокружок рабочих лесозаготовителей и сплавщиков.
Для фотолаборатории необходим был керосин. В складе леспромхоза его не оказалось. Председатель Рай. Рабочкома Афонин написал отношение на юрьевецкую нефтебазу с просьбой отпустить 16 литров керосина за наличный расчёт. Я поехал, получил его и сдал на склад рабочкома. Для фотолаборатории я выписал 3 литра. Через некоторое время органами О.Г.П.У. вскрылись на складе нефтебазы растраты. Работников нефтебазы привлекли к ответственности. Привлекли и тех лиц, кто у них получал.
Меня судили и дали три месяца принудительных работ по месту службы с вычетом 25 процентов. Я внёс 150 руб. и т.к. никогда не судился, то не знаком был с дальнейшим.
Обжаловать приговор суда в кассационном порядке не стал, чтобы снять судимость. То, что меня судили с людьми, совершившими преступление, меня сильно расстроило. Я надеялся, что это моя первая и последняя судимость.
На суде 30 января 1939 года при вынесении приговора, безусловно считались с обоими перечисленными фактами, с арестом в 1931 г. и судимостью в 1933 г.
Мне суд вынес - лишение свободы шесть лет. Во время заседания суда, слушая свидетелей, которые отказывались от своих показаний, данных ими на очной ставке, я не мог сдержать свои нервы и плакал.
В моём обвинительном заключении говорится, что я имел тесную связь с латвийскими шпионами Олынь и Арониным и вредителями Голубиновым и Данишевским.
Олыня я только знал по фамилии и был не тесно, а шапочно знаком с ним ещё в 1920 г. в городе Кологриве Горьковской обл., где Олынь был председателем Уездолеса. Я работал по лесосплаву в г. Юрьевце Ивановской обл.
На протяжении 18 лет я имел с Олынем несколько случайных встреч, которые ограничивалися только больше поклонами.
Я до моего следствия, т.е. апреля 1938 года не знал, что Олынь латыш, а считал его украинцем.
Аронина я знал по тресту Унжлес, где я служил, а Аронин приходил в Унжлес по вопросам лесосплава для Балахнинского бумкомбината.
Я никогда не имел с Арониным тесной связи, а так же как и с Олынем, только шапочное знакомство.
То, что Олынь и Аронин не советские люди я не знал, т.к. никогда с ними ничего общего не имел.
Олыня и Аронина я считаю выдуманным следователями Раз-вым и Калин-вым обвинением против меня, как и Данишевским.
Голубинова я знал как коммуниста с 1929 года.
Меня обвиняют в том, что я с ними встречался – разговаривал.
Я не отказываюсь от этого, но это ещё не значит, что я разговаривал на антисоветские темы.
Про Голубинова, который работал начальником снабжения Осавиахима в г. Иваново на следствии в апреле 1938 г. мне следователь Раз-в говорил, что он как шпион расстрелян и я им был завербован.
В моём обвинительном заключении про Голубинова написано, что он уже вредитель.
В настоящее время Голубинов восстановлен в партии и работает начальником Кавшколы в г. Иванове.
Я прошу опросить Голубинова, который меня и мои убеждения хорошо знает, считает ли он меня контрреволюционно настроенным элементом.
Данишевского я никогда не знал и никогда о нём ранее ничего не слышал. И лишь в Кинешемской тюрьме от бывшего заключённого Клопова узнал, что он был зам. наркома лесной промышленности.
Суд 30 января 1938 г. надолго остановился на свидетеле Д-ве и сказал ему, что ему как члену партии большевиков, думать, как он думает не годится.
Я на суде понял, что Д-в, подписывая написанное при мне следователем Зайцевым, тоже не запомнил всех фраз, как и я, а поэтому не удержался и сказал, что он не разучил всего написанного.
Ти-ин и Коч-н отказывались так же, как и Д-в от своих показаний и не могли вспомнить подписанных ими фраз.
Мед-в и Кор-в лгали по подсказкам прокурора Ле-ва, обрадовавшись случаю свести с о мной старые счёты.
Нарзаседатель Ник-в, слушая их враньё, улыбался.
У меня же, измученного годом тюрьмы нервы не выдержали и я плакал, слушая их путаницу во лжи. По той путанице в показаниях лжесвидетелей на суде, а так же потому, что ст.58 п.10 ч.1 УК мне была предъявлена через 10 с половиной месяцев после ареста, я был уверен, что суд меня оправдает и я буду оправдан.
Но получилось страшное для меня наказание, за никогда не сделанное преступление – шесть лет.
Я жил честно. Всегда преклонялся перед гением Иосифа Виссарионовича Сталина, ведущему нашу страну на вершину славы, могущества, высшей справедливости и правды. Выдвинувшего нашу страну не только в наш век, но и в дальнейшие будущие века на первое место на земном шаре.
Я часто говорил своим детям: помните, вы живёте в величайшую эпоху. Мы все счастливы тем, что являемся современниками Ленина-Сталина и наши потомки будут удивляться тому, что под руководством Великого Сталина и его верных соратников за такой короткий срок, к такому культурному благосостоянию приведена наша страна.
Эти мысли всегда со мной и дни моего тяжёлого следствия никогда не поколебали их.
Я измучен 17-и месячным заключением. Моя семья жена и трое учащихся детей за 17 месяцев измученные горем, нуждой и заботами, теперь, распродав всё нажитое за 18 лет – разорены. Лишены самого дорогого в нашей жизни – радости жизни.
Я, видевший много за эти 17 месяцев ни в чём не повинный человек, смело гляжу в глаза каждому.
Я верю, что настанет время, и я буду освобождён, как честный патриот.
Неправда, горе и тоска по дорогой семье измучила меня, подорвали моё здоровье. Измучила и разорила мою семью. Внесла непоправимое горе в сердца моих подростков детей и больной жены.
За 16 месяцев тюрьмы я не мог ничего написать в свою защиту и только вот теперь я могу это сделать.
Я честно жил, желал лишь добра нашей Родине, был далёк от всего противного нашему строю в нашей прекрасной стране.
Работу, которую мне поручали, я всегда доводил до конца. Я работал по лесозаготовкам для московского Союзтранса – Мосавтотреста. В работе я находил удовлетворение и гордость, что я принимаю участие в реконструкции нашей столицы красавицы Москвы.
Я всегда относился со всей честностью, осторожностью и бережливостью к советскому казённому рублю.
Всё написанное здесь - правда.
Здесь не хватает слов и сил передать всё горе и бессилие моё, помочь материально любимой моей семье.
Я прошу Верховный Суд освободить меня, как совершенно невинного, по какому-то недоразумению ошибочно арестованного человека, просидевшего 17 месяцев в заключении.
А.В.Цареградский.
9 июня 1939 года.
…Эту тетрадь я показала земляку из Юрьевца, ныне историку из Санкт-Петербурга, участнику «Большого Русского Альбома» Сергею Винокурову. Он ответил:
«Прочел с полным пониманием той эпохи. Сейчас мы понимаем, что просто глупо было обращаться к тем живодерам с логическими доказательствами своей невиновности. Им это было не нужно. Просто сводили счеты. Сажали ведь не за то, что был виновен, а за то, что был не абсолютное быдло…»
Но наивный человек при любой возможности раз за разом обращался к молчащей власти. Жена Александра Нина, моя будущая бабушка, была любимой племянницей тёти Лизы Черногубовой. Тётя Лиза жила в московской коммуналке. Её соседи, опытные в судебных делах евреи, посоветовали, что делать, к кому и с чем обратиться. Весь план был выполнен. Нина забрала кассационную жалобу из тюрьмы. Дочь Ольга, моя мать (ей было 15 лет), отвезла документ в Москву. Дорогу в Кремль ей показывал приёмный сын тёти Лизы Лёва Ершов, сам ждал её в переулке. Первый визит не удался – часовые потребовали паспорт. Молодые люди поспешили за документом. От Кремля до Чистых прудов не так далеко. Далее Ольга несвязно помнит кавалькаду чёрных машин, испуганного часового, и весёлого молодого человека, принявшего документы. Ольге помнится: Калинин… Оказалось: Добрынин. Он сказал: «Девочка, поезжай домой. Приедешь - там уже будет отец».
Ошибка правосудия была официально признана властью. Очевидно, это был такой показательный ход при смене марионеток, происходившей за 20 месяцев – Ягода, Ежов и т.п. «Вот мы сегодняшние такие правильные, а что творили наши предшественники…»
А.В.Цареградский. Послесловие к тетради
На память об ужасном периоде в моей жизни в 1938-1940 годах, так названном впоследствии – культом личности, или проще ежовщиной, когда миллионы честных, невинных ни в чём людей были схвачены, посажены в тюрьмы, в которых большинство умерли, а кто выжил и освободился через 20-25 лет, то стали стариками.
По настоящему моему делу, которое было грубо состряпано, я, перенеся на допросах многие муки, постарался разоблачить всю клевету лжесвидетелей В.Ч.К. и Верховный Суд в 1940 году меня освободил, как незаконно арестованного.
Можно теперь, оглядываясь назад, удивляться на нечестных судей и им подобных людей. Сколько людей они загубили, не считаясь даже с их семьями.
* Зам. министра Лесной промышленности Данилевский, которого я в 1938 году никогда не знал и не слыхал о нём. На него мне предлагали лгать.
** Начальник Ивановской внутренней тюрьмы Н.К.В.Д. Радзивильский был сыном графа Радзивилла. Это мне сказали у Министра здравоохранения тов. Метерева в 1940 году, когда выдавали путёвку на курорт.
Мои философские размышления в долгие дни и ночи моего заключения
Страшно ограничено человеческое существование. Бесконечность, заложенная в нас, проявляется как кратковременное горение.
Каждый человек – точка в вечности.
И эта пылающая точка, это пламенное, искоркой вспыхнувшее явление – господин жизни и её создатель. Но только тогда, когда человек сам вносит в жизнь содержание. Иначе жизнь его не имеет никакого смысла.
Мыслию я не мог объять существования мириадов звёзд солнечных систем. Как только я пытался это сделать, я терял путеводную нить, точку опоры. Но я становился человеком, когда обращал мысли к земле, когда раздумывал над тем, как эту маленькую землю сделать доброй и щедрой для себя и своих близких. Земля – арена нашей жизни. Нет, она частица вселенной, она дана нам для того, чтобы мы, исчезнув с её лица, оставили её иной, более совершенной, более человечной.
В этом и состоит особенность и ценность человеческих деяний. Люди, совершающие какие-либо действия, не считаясь с общим благом, покушаются на это благо, и противодействующие ему не заслуживают того, чтобы жить. Жизни можно служить единственно жизнью. Только тот, кто сгорел ради общего блага, мог прорваться сквозь грозные оковы своего «я», своей прирождённой ограниченности. Но кто, умирая, не сумел прорвать оков, тот, думалось мне, всего лишь жалкая, никчемная искра.
Я должен быть свободным, отрешиться от ужасного сознания ограниченности и ничтожности нашего существования.
Я размышлял над всем этим без любви и без ненависти; подобно тому, как думаешь о правде, скрыться от которой нельзя. В душе я стал спокойный, настолько спокойный, что сам себе удивлялся.
А.В.Цареградский.
Обратили внимание на послесловие? Да, финал был действительно сказочен. Деду и бабушке вручили путёвку в южный санаторий. С тех дней в альбоме сохранились несколько чудесных снимков. На море. Или в Ботаническом саду. Александр и Нина, любители разных растений, особенно счастливы среди пальм и агав. Ещё снимки, на которых пёстрая компания отдыхающих: нарядные платья, полосатые халаты и тюбетейки, военные гимнастёрки то на фоне заснеженных гор, то на ступенях дворца Ливадии. Шёл апрель 1940 года. И казалось, что все беды позади.
.jpg)