На сайте вы можете: создать собственную страницу, добавлять и редактировать фотографии и тексты;
просматривать Галерею сайта и страницы других участников проекта в полноформатном режиме;
вести пофамильный, хронологический, а также географический (по месту съёмки) поиск, пользуясь поисковым
фильтром;
обмениваться сообщениями с другими участниками проекта с помощью внутренней почты сайта;
получить полезные сведения и рекомендации по генеалогическому розыску;
стать одним из авторов общенациональной биографической фототеки, а также участником программы «Вся Россия в
лицах и биографиях».
Присоединяйтесь!
.jpg)
Перепечатка материалов раздела Публикации допускается только с разрешения редакции проекта. Ссылка на «Большой Русский Альбом» обязательна
|
Публикации
От «Тулона» до Октября
Владимир Щипин, Москва
 Николай Дмитриевич Щипин родился 25 октября 1888 года. Закончил начальное училище в Черевкове, помогал по хозяйству отцу. Примерно в 1910 году вместе с сестрой Анастасией перебрался в Петербург к старшему брату Павлу. К тому времени тот уже занимал прочное положение в страховом товариществе «Саламандра».
На первых порах Николай устроился на работу «мальчиком» в трактир «Тулон», что был расположен в доме № 5 по Демидову переулку (угол Казанской и Демидова). Неподалеку шумел Сенной рынок, чуть в стороне пролегал Невский проспект. Казанская улица прямо выводила к Невскому, где справа высился Казанский собор, сооруженный в память победы над Наполеоном. Трактир находился напротив Второй гимназии, где учился племянник Николая – Женя. Близость учебного заведения не позволяла хозяину трактира торговать горячительными напитками. Он так официально и именовался: «Трактир без продажи крепких напитков». Здесь, в основном, пили чай и перекусывали служащие окрестных учреждений, на большой перемене и после уроков забегали гимназисты. Работы Николаю хватало: в двух руках по паре чайников – от стойки к столикам и обратно, и так целый день.
В Шувалове под СПб. 1911
И Николай, и старший брат Павел понимали, что это временное явление, работа в трактире нужна только для того, чтобы подзаработать на первое время денег, обустроиться и оглядеться в большом городе. Поэтому вскоре он вместе с сестрой поступил на бухгалтерские курсы, в Петербурге их было множество, объявления о приеме на учебу были в каждой газете.
По окончании курсов Николай по протекции брата был принят на работу в ту же «Саламандру». Здесь его определили в отдел личного страхования. Жалованье в 1912 году составило 60 рублей в месяц, а через год выросло до 70 рублей. К этому нужно добавить и премию по итогам года, вместе с которой Николай в 1913 году заработал 1050 рублей. Юноша стал хорошо одеваться, позволил себе даже такую дорогую вещь как фотографический аппарат, приобрел принадлежности для обработки фотопластинок и печати фотографий. Вместе с племянником фотографировали все подряд, а потом сидели ночами в темной комнате, проявляя негативы и обрабатывая фотоотпечатки. К счастью, кое-какие снимки уцелели, они сохранились в архиве внука Николая Дмитриевича Сергея Константиновича Щипина, и теперь, спустя более чем девяносто лет, мы можем дополнить ими нашу работу о роде Щипиных.
  В 1914 году началась Первая мировая война. В патриотическом порыве, как и многие молодые люди того времени, Николай решил отправиться на фронт. В 1915 году он закончил Петроградскую школу прапорщиков, избрав военную специальность сапера, и был направлен в распоряжение штаба 3-й Кавказской стрелковой дивизии, которая была сформирована в конце 1914 года в закавказской крепости Карс. Части дивизии получили боевое крещение в декабре 1914 – январе 1915 года в Саракамышском сражении под Ардаганом, когда в горах, в сильнейшие морозы, иногда по пояс в снегу они сумели обратить в бегство хорошо подготовленные отряды турецкого генерала Энвер-паши.
Николай Щипин. 1912
В Шувалове с сестрой Настей и ее подругами. Сентябрь 1914 →
Следует рассказать о воинском чине Николая – так называемом «прапорщике военного времени».
Первичный офицерский чин «прапорщик» в армии существовал только в военное время и был предназначен для ускоренного пополнения звена обер-офицеров (младших офицеров), убыль которых в результате гибели или ранений по сравнению со штаб-офицерами (то есть старшими офицерами) была на порядок выше. Этот чин соответствовал нынешнему званию «младший лейтенант». Кстати говоря, пословица «курица не птица, прапорщик не офицер» не имеет никакого отношения к нынешним прапорщикам (унтер-офицерам), она родилась именно тогда, в начале ХХ века, и имела в виду, конечно, офицера – прапорщика военного времени. Для этого были следующие веские основания: военное образование прапорщика нельзя было сравнить с подготовкой кадрового офицера, который для получения чина подпоручика заканчивал военное училище, срок обучения в котором составлял не менее двух лет (обучение прапорщика продолжалось всего три месяца). Кроме того, прапорщик имел ограниченные возможности для служебной карьеры – он мог получать повышения по службе, но не выше чина «штабс-капитан». И, наконец, с окончанием боевых действий прапорщик (или офицер, начавший свою службу с чина прапорщика) подлежал увольнению в запас.
 Итак, весной 1915 года прапорщик Щипин прибыл на Кавказский фронт. К этому времени в армии проходили значительные изменения в организации и боевом составе войск, обусловленные полученным опытом боевых действий в новых условиях. Повышалась огневая мощь пехотных и кавалерийских полков за счет увеличения количества пулеметов, внедрялись минометы и бомбометы. Появился новый вид связи – радиотелеграф. Встал вопрос о создании в боевых полках специальных саперных подразделений, необходимых для повышения качества инженерно-саперного обеспечения боевых действий. Так в полках появились саперные команды. В состав команды входили: офицер (начальник команды), фельдфебель, 3 старших унтер-офицера (с каптенармусом), 6 младших унтер-офицеров, 8 ефрейторов, 76 рядовых строевых нижних чинов, 2 кашевара, 2 рабочих по кухне и денщик. Всего 100 человек (один офицер и 99 нижних чинов).
Кавказский фронт. 1915
Прапорщик Щипин был назначен начальником саперной команды 11-го Кавказского стрелкового полка, входившего в состав 3-й Кавказской стрелковой дивизии. Полком командовал полковник Георгий Давыдович Цулукидзе . Командир и полковые подразделения уже прославились в сражении под Сарыкамышем, поэтому Николаю, еще необстрелянному новичку, сначала было трудновато в компании боевых офицеров. Да и хлопот с формированием и обучением саперной команды было немало. Но постепенно все вошло в нормальное русло. Во многом помогло и то обстоятельство, что в русской армии саперы традиционно были привилегированным родом войск. Отсюда и отношение к единственному офицеру-саперу в полку, пусть даже и новичку на фронте – доброжелательное и благосклонное.
Конечно, и потрудиться для завоевания авторитета среди офицеров и солдат полка пришлось немало. Саперная команда, основным «оружием» которой были топор и лопата, рыла траншеи и окопы полного профиля, оборудовала блиндажи и наблюдательные пункты, устанавливала минные и проволочные заграждения, устраивала завалы и речные переправы, всего и не перечислишь. Кроме того, в критических обстоятельствах саперная команда была последним резервом командира полка. В этом случае саперы брались за винтовки, а лишние 100 штыков в случае, когда каждый солдат наперечет, согласитесь, могут сделать многое.
 На Кавказском фронте Николай Дмитриевич познакомился с Ольгой Дмитриевной Бриммер, потомственной орловской дворянкой. Род Бриммеров вел свое начало от воинственных немецких рыцарей, обосновавшихся в средние века в Прибалтике. Затем Бриммеры перешли на службу к русским царям, обрусели, некоторые ветви рода переселились в центральные губернии России. Но традиционно мужская половина рода служила в армии. Не был исключением и родной брат Ольги, штабс-капитан Константин Викторович Бриммер, воевавший в этот момент на Западном фронте в составе 300-го Заславского пехотного полка. Впоследствии Константин Бриммер сыграл важную роль в судьбе Николая и Ольги.
Николай Щипин (справа) и Ольга Бриммер в горах у р.Аракс. Кавказский фронт. 1915 →
К лету 1915-го полк был переброшен в Прибалтику, на Северный фронт. Бои были упорными и трудными, армия отступала. Из книжки исходящих телефонограмм полка за июнь 1915 года:
|
«Начальнику штаба Кавказской стрелковой дивизии.
№ 63. 17 июня 1915 г.
Убыль в полку: 15 июня ранен прапорщик Михаил Иванович Чиканцев; нижних чинов ранено 7, убито 4; без вести пропало 272.
16 июня нижних чинов пропало без вести 185.
Налицо 1 пулемет, винтовок 671, 53 исправляются.
Полковой адъютант прапорщик Корольков».
«Начальнику штаба Кавказской стрелковой дивизии.
№ 64. 17 июня 1915 г.
Прибыли к полку числившиеся без вести пропавшими 2 офицера и с ними 109 нижних чинов и разновременно 57 нижних чинов.
В настоящее время в полку 671 штык и 12 строевых офицеров.
Полковник князь Цулукидзе».
|
 Прошу обратить внимание: штатная численность пехотного полка во время Первой мировой войны предполагала наличие 3500 нижних чинов и 67 офицеров. То есть после июньских боев 1915 года в полку не хватало 81% нижних чинов и 82% офицеров! Еще хуже обстояло дело в соседних полках: 9-й Кавказский стрелковый полк докладывал 17 июня в штаб дивизии, что в строю осталось 3 офицера и 138 штыков, а 12-й полк сообщал: «господ офицеров – 8, штыков – 269»...
С 9 сентября 1915 года полк в составе 3-й Кавказской стрелковой дивизии находился в резерве 29-го армейского корпуса и занимал позиции на Двинском плацдарме у деревни Шляпкино Курляндской губернии, преграждая путь немецким войскам на Петроград. Относительно спокойно полк прожил почти полтора года. Конечно, были и боевые столкновения с немцами, полк менял на передовых позициях уставшие полки, выводимые в тыл на отдых и переформирование.
В январе 1917 года спокойная жизнь закончилась: полк в составе 29-го армейского корпуса был переброшен на Румынский фронт, где принимал участие в боевых действиях на правом берегу реки Прут у населенных пунктов Кофрице и Троянов Вал Бессарабской губернии.
Чаепитие у командира 11 Кавказского полка князя Цулукидзе. 1915
Чтобы дать читателю возможность почувствовать атмосферу повседневной жизни полка, где служил Николай Дмитриевич, позволю процитировать несколько документов из сохранившегося архива полка.
Из полевой книжки младшего офицера пулеметной команды 11-го Кавказского стрелкового полка прапорщика Васильева:
|
Взводному 2-го взвода 11-го Кавказского стрелкового полка
1915 г. «14» сентября месяца «3» час. «5» мин. дня № 2.
Немедленно построить окоп для пулемета, стоящего в запасе. Распорядись! Прапорщик Васильев.
Моему вестовому Федору
1915 г. «14» сентября месяца «4» час. «45» мин. дня № 3.
Федор!
Согрей чаю, принеси чашку. Если узнаешь, что бутылку вина принесли или нет, то будет хорошо. Постарайся и насчет хлебца.
Прапорщик Васильев.
Полковому адъютанту
1915 г. «17» сентября месяца «7» час. «-» мин. вечера
№ 7. Из ___Слободки
Дорогой Рубен!
Посылаю тебе 2 рапорта и сведения 11-й роты. Здесь, видно, придется заночевать, что очень неприятно. Хочется в полк.
Жму твою руку. Прапорщик Васильев.
Казначею 11-го Кавк. Стр. полка
1915 г. «14» сентября месяца «11» час. «-» мин. дня
Прошу Вас выдать мне авансом в счет жалованья двадцать пять рублей. Расписку прилагаю.
Прапорщик Васильев.
Его Сиятельству командиру 11 Кавказского стр. полка
1915 г. «19» сентября месяца «4» час. «45» мин. дня
№ 1 . Из ____Минартишки
Карта «_2 версты_» в дюйме.
Доношу, что по приказанию начальника штаба 3-й Кавказской стрелковой дивизии прибыл с командой в количестве 247 безоружных нижних чинов в обоз 1-го разряда. Жду Ваших дальнейших приказаний.
Прапорщик Васильев.
|
А это уже выдержки из полевой книжки нового командира полка полковника Шоке, который в 1916 году сменил полковника Цулукидзе. Новый командир не давал «скучать» подразделениям полка, стремился использовать минуты передышки и затишья для занятий по боевой и специальной подготовке :
Кому Командиру 3 маршевой роты
От кого Командира полка
Препровождая программу занятий, приказываю вести интенсивные занятия по 7 часов в сутки. Утром от 7 до 11, днем от 15 до 18 часов.
Полковник Шоке.
Кому Начальнику штаба 3 Кавказской стрелковой дивизии
От кого Командира 11 Кавказского стрелкового полка
1916 г. «23» июля месяца « » час. « » мин. № 466.
Препровождаю программу занятий саперной команды.
Полковник Шоке. |
Повседневную учебу подразделений вновь сменяли боевые будни, иногда полные неожиданностей:
Кому Начальнику штаба 3 Кавказской стрелковой дивизии
От кого Командира 11 Кавказского стрелкового полка
1916 г. «20» июля месяца « 12 » час. «45 » мин. дня № 465.
В «Кавказском» окопе против наших брошенных минных галерей ночью был слышен звук работы киркой с перерывами, под землей. Для выяснения, откуда передается этот звук, прошу командировать минеров.
Полковник Шоке. |
Что произошло в подобном случае в другом пехотном полку (и тоже в 1916 году) рассказывает в своих записках прапорщик Оськин, кстати, также исполнявший обязанности начальника саперной команды:
|
«Наши наблюдатели доложили, что ночью слышали подозрительный стук перед окопами, точно ведется подкоп. Установили специальное наблюдение. Я лично выходил за бруствер, прикладывал ухо к земле и очень отчетливо слышал стуки кирки-мотыги, работающей под землей. Ведут сапу. Сообщили о замеченном в штаб полка с просьбой выслать к нам командира саперной роты, ведущей подрывные работы в дивизии. Явился прапорщик инженерных войск Свинтецкий. С наступлением темноты вместе пошли на подозрительный участок. Свинтецкий тоже признал: ведут сапу.
− Что же вы будете делать? − спрашиваем мы Свинтецкого.
− Мы производили уже разведку, − отвечает он. − Думали повести встречную сапу, но у нас не хватает на это технических знаний. Я доложу командиру инженерного батальона и о результате сегодня или завтра уведомлю.
− А нас не взорвут до завтра?
− А черт их знает, может, и взорвут.
Получили указание штаба. Не имея возможности воспрепятствовать австрийцам вести сапу, рекомендуется разредить угрожаемый участок от людей, чтобы в случае взрыва жертв было меньше.
Снова прибыл прапорщик Свинтецкий в сопровождении нескольких саперов и подрывников. Мы сегодня же проведем встречную сапу.
Действительно, ночью начали рыть глубокий подземный ход. Но через два-три шага земля обвалилась и всю сделанную работу засыпала.
− Вот видите, − говорит Свинтецкий, зайдя к нам в землянку, − как мы не подготовлены. Нам нужно иметь специальные подпорки для того, чтобы не обвалилась земля, а их сейчас нет, надо подготовлять.
− Разве это так сложно? − возмущается Ханчев. − Лес от позиции не так далеко, в течение одной ночи можно нарубить и сделать эти подпорки.
− Мы подумаем,
И Свинтецкий ушел.
Разредили роту, оставив на угрожаемом участке лишь один пост, и тот поодаль от стуков. Поставили на флангах пулеметные гнезда, чтобы в случае взрыва можно было в прорыв направить сильный огонь.
Стук под землей все продолжается. Офицерская землянка находится на расстоянии примерно ста метров от первой линии окопов и от угрожаемого участка почти в безопасности. Жалко солдат. Установили систематический обход первой линии. Вся рота в большом напряжении, особенно те солдаты, которым приходится становиться наблюдателями по соседству с роющейся сапой. Никаких технических указаний и содействия от инженерного батальона не получаем...
Съев обед, принесенный денщиками из офицерского собрания перед сумерками, офицеры роты в полном сборе сидят в своей землянке, толкуя: взорвут нас или не взорвут? Вдруг почувствовали колебание почвы под ногами, и через мгновение раздался оглушительный взрыв. Со всех сторон на землянку посыпались комья земли. Сильный ветер распахнул прикрывавшую вход в землянку палатку, мы были сброшены с сидений на пол. Несколько мгновений не могли прийти в себя, не понимая, что произошло.
− А ведь это взрыв минной сапы! − первым промолвил Новоселов, быстро выбегая в окопы.
Мы за ним. Солдаты из первой линии по ходам сообщения бежали назад.
− Куда? Обратно! − закричал Новоселов, бежавший впереди нас.
Солдаты остановились. Новоселов, давая подзатыльники одному, другому, продолжал бежать вперед. Мы не отставали.
Посередине ротного участка от бывших проволочных заграждений не осталось и следа. Все они разметаны далеко в стороны. На месте окопов первой линии зияла огромная воронка, диаметром метров двадцать и глубиной метров шесть. По сторонам воронки выкарабкивались из-под земли придавленные солдаты. На флангах роты, где были установлены пулеметные гнезда и специальное наблюдение на случай взрыва, — молчание. Я бросился на левый фланг. Застал обоих пулеметчиков у бойниц с приготовленными к стрельбе пулеметами, трясущихся от нервного напряжения.
− Почему молчите?
− Не по ком стрелять, ваше благородие. Австрийцев не видно.
Я посмотрел в сторону австрийских окопов: там полное безмолвие.
Вернулся к месту взрыва. Ханчев, Новоселов и группа солдат помогали разрывать землю, чтобы вытащить засыпанных бойцов.
К счастью, взрыв произошел до постановки ночных наблюдательных постов. Несколько человек взрывом отбросило назад и некоторых засыпало, но убитых нет, лишь некоторые получили тяжелые ушибы комьями земли. Отделались счастливо.
Срочно донесли в штаб полка, прося немедленно прислать саперов для восстановления проволочных заграждений. Непонятно, почему австриец не перешел в наступление?..»
|
Спешно
Кому Подполковнику Богомолову
От кого Командира 11 Кавказского стрелкового полка
1916 г. «24» июля месяца « » час. « » мин. № 468.
Необходимо доставить четыре орудия со снарядами на позицию. Лошадей надо попросить у командира парковой бригады.
Место доставки орудий – мыза Медум. Поэтому прошу Вас от моего имени лично обратиться к командиру парковой бригады. Адрес: Двинск, Болотная ул., № 12.
Нижних чинов артиллерийского взвода передать на довольствие в 1-й батальон.
Прилагаю телефонограмму начальника штаба 3 Кавказской стр. дивизии за № 450.
Полковник Шоке.
Кому Начальнику хозяйственной части
От кого Командира полка
1916 г. «27» июля месяца «22 » час. « 50 » мин. № 469.
Высылайте по субботам в учебную команду по 10 пар починенных сапог, получая худые. 2 раза в неделю туда же посылайте смазку для сапог. На 73 человека (в учебную команду) вышлите палатки с принадлежностями, а также по 2 смены белья и портянок.
Полковник Шоке.
Кому Начальнику штаба 3 Кавказской стрелковой дивизии
От кого Командира 11 Кавказского стрелкового полка
1916 г. «28» июля месяца « » час. « » мин. № 470.
В ночь с 27 на 28 июля с.г. 16-й роте удалось занять горку к северу от впадения Бергофского ручья в р. Лавкаса и укрепиться. Построен окоп в рост и выставлены вперед рогатки. Предполагаю построить бойницы и усилить проволочные заграждения.
Невзирая на ружейный и пулеметный огонь противника и освещение работ ракетами – потерь нет.
Полковник Шоке.
Секретно
Кому Полковнику Андриевичу
От кого Командира 11 Кавказского стрелкового полка
1916 г. «6 » сентября месяца « » час. « » мин. № 482.
Ввиду имеющихся сведений о перегруппировке захват пленных является необходимым для донесения в штаб фронта.
Разведку на участках у Двинского шоссе начальник дивизии возложил на вверенный мне полк, причем самую организацию разведки и захват пленных приказано поручить Вам.
Полковник Шоке.
Кому Подполковнику Животовскому
От кого от адъютанта 11 Кавказского стрелкового полка
1916 г. «9» сентября месяца « » час. « » мин. № 483.
Препровождаю копию расписания занятий саперной команды 11-го Кавказского стрелкового полка.
Штабс-капитан Мусаэльянц. |
Как видно из приведенных выше документов, командир полка дважды в течение двух с половиной месяцев докладывал в штаб дивизии о занятиях в саперной команде полка. О том, как проходили подобные занятия, нам поможет рассказать дневник прапорщика Тодорского, в 1915 году начальника саперной команды 24-го Сибирского стрелкового полка:
|
«10-го июня утром команда начала занятия под общим руководством подпрапорщика саперной роты Соколова.
Люди были разделены на 3 группы по числу обучающих, назначенных командиром саперной роты. Руководителем 1-й группы был стрелок саперной роты Урюпин Михаил. Руководителем 2-й группы был ефрейтор той же роты Шутский Иван. Руководителем 3-й группы был младший унтер-офицер Конюхов Димитрий.
Занятия велись ежедневно с 8 ч. утра до 12 ч. дня и с 2 ч. дня до 6 ч. вечера на большом ровном лугу у дер. Витольдов. Вслед за объяснением руководители всегда старались убедиться сейчас же − понял ли стрелок объяснение. Стрелки выходили на занятия с шанцевым инструментом и тут же на земле старались возможно лучше сделать то, о чем говорил руководитель.
С первых же часов занятий команда начала строить стрелковый окоп сначала для стрельбы лежа и затем в порядке постепенности от окопов неполных профилей дошла до окопа профиля полного.
Стрелки, большинство которых лично провели славные для полка Брезинские и Боржимовские бои, понимали отлично значение в настоящей войне саперного дела, убедились лично в том, что без работы лопатой немыслимо при современном губительном огне ни наступать, ни обороняться. И потому так честно и разумно они относились к занятиям. Что не понимали сразу - просили повторить. Бережно чертили планы окопов в тетрадях, выданных каждому стрелку саперной ротой.
В 7 дней мы обстоятельно прошли саперный Устав («Полевые фортификационные постройки и применение их к местности»), кроме закрытий для артиллерии. На лугу, где мы занимались, был постепенно устроен окоп полного профиля и все искусственные препятствия. Все было сделано гладко, чисто, как того требует Устав.
В тот же день (т.е. 19 июня) командиром 2-й саперной роты штабс-капитаном Поздеевым приказано было команде ходить на саперные работы на позиции в свой полк, что и исполнялось до момента нашего отступления с р. Бзуры. Командой под руководством подпрапорщика саперной роты были сделаны окопы на левом фланге полка у реки Писп под углом назад − фронтом к 23-му Сибирскому стрелковому полку, ввиду того что неприятель имел большое желание прорваться через позиции нашего соседа, для чего, как, например, 30 мая под фольварком Козловискупи, прибег даже к удушливым газам.
19 же июня вечером было приказано начальнику команды приступить к работам по подготовке завала шоссе Сохачев-Блоне и лично руководить этими работами.
20 июня вечером работы эти начались. Великолепные многолетние деревья (особенно от Сохачева до дер. Кожушки) в 1-1 1/2 аршина толщины требовали упорной работы. Рубка деревьев производилась пилами и топорами, В первые два дня были подрублены деревья до деревни Папротня. Затем работы по приказанию были прекращены и возобновились лишь с 26 июня, причем к вечеру 27 до гор. Блоне (25 верст от Сохачева) было подрублено около 50 дерев…
30-го июня с 9 часов дня до 1 часа знания саперной команды проверял начальник 6-й Сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Чагин. На его глазах командой был самостоятельно разбит, протрассирован и сделан стрелковый окоп полного профиля с бойницами и козырьками, а перед ним проволочное заграждение. Начальник дивизии три раза благодарил стрелков за быструю и аккуратную работу. Начальнику команды была дана задача выбрать у господского двора Бялицы место для устройства укрепления (редута) и при помощи 6 стрелков наметить тонкой трассировкой окопы. Все это было сделано».
|
1917 год принес Февральскую революцию, а вслед за ней и Октябрьский переворот. В течение года фронт и армия постепенно разваливались. Здесь я хотел бы обратиться к воспоминаниям белого офицера П.В. Колтышева, рассказавшего об обстановке на Румынском фронте во второй половине 1917 года:
|
«Устои армии, вначале подточенные Февральской революцией, а в дальнейшем сильной и преступной агитацией представителей различных социалистических партий, свободно пропускаемых в войсковые части, часто при любезном согласии некоторых высших начальствующих лиц, рухнули окончательно. Преступная деятельность А.Ф. Керенского, подготовившая возможность выступления большевиков, и предательство им генерала Л.Г. Корнилова, на которого были обращены с полною верою взоры почти всей армии и большей части национальных сил страны, сделали свое дело: мозг армии – офицерство и сознательно мыслящая часть солдат поняли, что дни русской вооруженной силы сочтены. Октябрьский переворот и проведение в жизнь выборного начала окончательно доконали армию, и, как таковая, Русская армия перестала существовать…
Румынский фронт, в состав которого входили 1-я, 6-я и 9-я русские армии, вследствие отдаленности от большевистских центров и смешанности своего состава, подвергался более медленному разложению, и, в то время, как на других фронтах части, уже пропитанные большевистской заразой почти все потеряли свой воинский облик и бурными потоками понеслись домой, по пути все сокрушая и уничтожая, русские войска Румынского фронта в массе своей продолжали подчиняться старым начальникам, сохраняли видимость воинских частей и занимали отведенные им боевые участки…
Во второй половине 1917 года декрет о демократизации армии, изданный центральной военной властью, докатился и до Румынского фронта. В связи с ним сложилась полная дискредитация начальника и, как результат этого, уже явный раскол между офицерством с одной стороны и солдатской массой – с другой. С каждым днем во многих частях солдаты становились все наглее. Появились различные, выходящие даже из рамок декрета, требования в отношении офицеров, явно задевающие их самолюбие. Во всех действиях солдат была видна определенная система и чувствовалось, что руководящие директивы исходили от «опытного, преступного дирижера».
Начав с предъявления требования о прекращении выдачи продуктов для офицерских собраний и о закрытии их, они перешли к настойчивым требованиям о полной отмене вестовых и стали выносить постановления о лишении офицеров жалования и отбора у них огнестрельного, а иногда и холодного оружия. Установив затем негласное наблюдение за «подозрительными» офицерами, они настояли, наконец, на проведении выборного начала.
Вполне естественно, что офицерство не могло признать выборного начала и примириться с ним, ибо оно отлично сознавало, что выборным началом армию не только не возродишь, но окончательно и надолго совершенно расстроишь. Офицерство ясно чувствовало, что большевикам выборное начало необходимо лишь как средство совершенно ликвидировать наличие в войсках опасного для них элемента, чтобы дать возможность этим деятелям интернационала захватить хотя бы часть армии в свои руки и использовать ее по их усмотрению. Начавшееся осуществление выборного начала доказало всю явную преступность его допущения даже для тех, кто еще надеялся на «разум русского солдата».
Многим от этих надежд пришлось немедленно отказаться, но было уже поздно: у власти, вместо свергнутых начальников, появились новые лица – прапорщики в роли командующих армиями (9-я армия – Г.П. Сафронов), и крикуны-солдаты – в роли командиров частей. Офицеров боялись выбирать на должности даже ротных командиров и большей частью предлагали им должности писарей, а иногда и кашеваров. Были, конечно, и некоторые исключения, но на них можно смотреть, как на явление в то время чисто случайное. Вся роль явного большинства этих выборных начальников, как будто пользовавшихся доверием войск, велась к проведению в жизнь различных декретов советов и к «открытию глаз» солдатским массам на тех или иных офицеров, как на врагов народа, сеющих лишь смуту и контрреволюцию.
В результате появился явный раскол и среди офицеров: одни из них, не ожидая от армии, превращенной в звериную толпу, ничего хорошего, предпочитали немедленно уйти. Другие еще надеялись на что-то, решили, пока их не трогают, остаться и выжидать. Была и третья группа – явные предатели, почувствовавшие возможность быстрого выдвижения; беспринципные, готовые служить кому угодно и преклоняться перед всеми, лишь бы достигнуть личного своего благополучия…
Открыто не признавшие выборного начала стали разъезжаться из своих частей под различными предлогами. Офицеры и особенно врачи, еще оставшиеся в частях, и некоторые выборные начальники оказывали уезжающим помощь, снабжая их отпускными билетами, командировочными удостоверениями или эвакуационными свидетельствами. Часть офицеров вынуждена была просто бежать. Офицеры эти или разъезжались по домам, или задерживались в Яссах и других городах Румынского фронта, где, благодаря наличию румынских войск и их штабов, еще сохранялся порядок, и власть осуществляла свои функции.
Офицеры, также не признавшие выборное начало, но еще оставшиеся в частях (во многом благодаря своей нерешительности), все еще надеялись на сохранение фронта. В этих надеждах их поддерживали случайные вести из тыла, говорившие о подходе к войсковому района фронта то украинских, то мусульманских или польских частей, которые должны будут сменить войска на фронте, для отвода их в тыл и реорганизации. Были и такие, которые задерживались в частях в ожидании официальной демобилизации, чтобы получить право считать себя освобожденными от военной службы и дабы никто не мог бы в дальнейшем упрекнуть их в оставлении фронта. Но когда указанные выше надежды не оправдались и вместо присылки «моральной поддержки» офицеры увидели осуществление большевистского плана на Румынском фронте – бегство целых частей во главе с их выборными начальниками – они поняли, что надеяться больше не на что, и в свою очередь решили уйти»…
|
В такой обстановке, в условиях полной анархии, безвластия и бесчинств Николай с Ольгой вернулись в Петроград, где поженились. Обосновались они в Гатчине. Здесь жил один из братьев Николая – Алексей и родственники Ольги. В июле 1918 года у Николая Дмитриевича и Ольги Викторовны родился сын, которого назвали Константином.
В сентябре 1918 года в ответ на покушение на В.И. Ленина в Москве и убийство Урицкого в Петрограде большевики начали реализовывать политику «красного террора», которая заключалась в захвате заложников, расстрелах офицеров царской армии и любых других граждан, на которых пало подозрение в контрреволюционной деятельности. Тревога нарастала с каждым днем. Четвертого и пятого сентября петроградские и московские газеты вышли со зловещими заголовками: «Красный террор».
«Предписывается всем Советам немедленно произвести аресты правых эсеров, представителей крупной буржуазии и офицерства, и держать их в качестве заложников… При попытке скрыться или поднять восстание – немедленно применить массовый расстрел безоговорочно… Нам необходимо немедленно и навсегда обеспечить наш тыл от белогвардейской сволочи… Ни малейшего промедления при применении массового террора…»
Троцкий в «Правде» писал: «Устрашение есть могущественное средство политики и международной, и внутренней. Война, как и революция, основана на устрашении. Победоносная война истребляет по общему правилу лишь незначительную часть побежденной армии, устрашая остальных, сламывая их волю; так же действует революция: она убивает единицы, устрашает тысячи. В этом смысле красный террор принципиально отличается от вооруженного восстания, прямым продолжением которого он является».
Ему вторил заместитель Дзержинского Лацис, обосновывая необходимость массовой ликвидации буржуазии: «Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова у него профессия. Все эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом смысл красного террора».
Ольга и Николай Щипины. 1917
В Москве, Петрограде и других крупных городах ежедневно проходили облавы, чуть ли не каждую ночь население вздрагивало от стука в двери, предвещавшего начало очередного обыска. Оставаться в Петрограде стало смертельно опасно. В это время брат Ольги Константин Бриммер пригласил чету Щипиных перебраться к нему в Тамбов, куда по условиям Брестского мира были выведены остатки 300-го Заславского полка. Здесь Константин к осени 1918 года занимал должность командира 21-го Коммунистического полка (по другим сведениям, был начальником штаба этого полка). Николай и Ольга, не раздумывая, приняли предложение, да еще захватили с собой сестру Николая Анастасию с мужем Борисом Дорном.
По приезде в Тамбов Николай устроился бухгалтером на спичечную фабрику в селе Ляда, которое расположено в 10 километрах от города. Казалось, что все самое страшное позади: голодный, опустевший Петроград, страх обысков и ареста. Но в 1919 году на семью обрушилось несчастье – заболела сыпным тифом и умерла Ольга, оставив годовалого сына. Спустя какое-то время Николай женился на вдове, имевшей троих детей. В 1927-м случилось очередное несчастье. Николай Дмитриевич, будучи в командировке в г. Валуйки Воронежской губернии, заболел воспалением легких и умер. Десятилетнего Костю взяла к себе бабушка, мать Ольги, Анна Александровна Бриммер-Васильева (урожденная Смирнова), жившая в Москве.
|