Публикации

Дети Минодоры

Светлана Васильева, Москва

Когда мне было лет 13, учительница по истории дала довольно странное, как казалось нам, школьникам, задание: нарисовать генеалогическое древо своей семьи. Не зная, как выполнить эту работу, я обратилась за помощью к бабушке, и именно тогда первый раз она достала с полки книжного шкафа старинный фотоальбом, о существовании которого было почти забыто. Помню, какое необыкновенное волнение я испытала, взяв его в руки. Возможно, за век до моего появления на свет этот альбом в красивом бархатном переплете, с позолоченными краями страниц держала моя прапрабабушка.

Ее фотографию я увидела на самой первой странице. Женщина в строгом черном платье смотрела как будто вдаль, но в ее взгляде была заметна какая-то обеспокоенность. И мне вдруг очень захотелось узнать, что же она думала, чувствовала, как жила. Когда-то она была такой же девчонкой, как и я, потом юной девушкой, женщиной, со своими надеждами, планами на будущее. Только было это словно в другом мире… 
Год рождения Минодоры Дмитриевны установить не удалось. Как рассказывала моя прабабушка (а ее слова передала мне уже моя бабушка), отец Минодоры после участия в русско-турецкой войне 1877-1878 годов привез домой турчанку, которая и стала его законной женой. Черноволосая, кареглазая, смуглая, она любила сидеть в кресле и курить трубку – вот единственные воспоминания, сохранившиеся о матери Минодоры. Других сведений о родителях моей прапрабабушки, к сожалению, не осталось. Можно только догадываться, почему они дали дочери такое необычное имя, переводящееся с греческого как «дар луны». Возможно, названа она была в честь христианской священномученицы Минодоры, чей день памяти по православному календарю отмечается 10 сентября. 

Девичья фамилия моей прапрабабушки также осталась неизвестной. Во всех сохранившихся документах она значилась под фамилией своего супруга – Манаенкова. Известно, что Иван, муж Минодоры, был из цыганского рода (замечу в скобках, что турецкая и цыганская кровь проявилась во внешности и чертах характера не только их прямых потомков, но и внуков и даже правнуков). Еще кое-что удалось узнать из свидетельства (метрики) о рождении одной из дочерей Минодоры и Ивана: «Тысяча девятисотого года рождена первого, а крещена второго Апреля Мария. Родители ея: Воронежской губернии Павловский мещанин Иоанн Александров(ич) Манаенков и законная жена его Минодора Димитриевна, оба православные». А благодаря одной почтовой открытке удалось установить и адрес, по которому проживала семья: г. Павловск Воронежской губернии, Дерябинская улица (в настоящее время такой в городе нет).
Мария Ивановна была младшей из девяти детей в семье. Вскоре после ее рождения моего прапрадедушки не стало – во время грозы его убило молнией. 

В нашем альбоме сохранился уникальный семейный портрет: Минодора Дмитриевна, шесть ее дочерей и три сына. В белом платье, с величественной осанкой (она сохранила ее до глубокой старости) – моя прабабушка, Клавдия Ивановна.
Фотография было сделана в 1910-х годах. Вскоре жизнь разбросала всех Манаенковых по разным городам Российской империи, а революция и начавшаяся затем гражданская война развели их окончательно. Минодора Дмитриевна, оставшаяся в Павловске с одной из дочерей, умерла в 1920 году от бушевавшего в стране тифа.

Моя прабабушка начинала работать учительницей в женской гимназии города Козлова Тамбовской губернии. Историю их знакомства с Дмитрием Ивановичем Киреевым, равно как и родословную моего прадедушки, мне узнать не удалось. Известно, что он работал инженером-технологом в министерстве Путей сообщения, и до переезда в Москву и рождения детей постоянно находился в служебных поездках по разным городам, откуда при первой же возможности писал письма своей будущей супруге. 
Вот сохранилась одна открытка, датированная 1911 годом, в которой Дмитрий Иванович спрашивает разрешения у Клавдии обращаться к ней на «ты». Далее – огромное количество почтовых карточек, присланных из Сочи, Киева, Оренбурга, Санкт-Петербурга. Каждое послание начиналось со слов «Милая, дорогая моя Клавочка» или «Что с тобой, мой милый друг? Твое молчание начинает меня беспокоить»… А подпись всегда была – «Искренне любящий тебя, твой Дмитрий».
Последняя открытка была отправлена в 1914 году уже на имя Клавдии Киреевой. Год спустя семья получила большую квартиру на Первой Мещанской улице (ныне – проспект Мира) в Москве, где 18 декабря появилась на свет дочь Фаина – моя бабушка.
Но счастью новых москвичей вскоре пришел конец. От страшной болезни – рака желудка – Дмитрий Иванович умер сразу после рождения второй дочери Неонилы в 1917 году.

Мне сложно представить, что пришлось пережить в те годы моей прабабушке.
Революция. Ее с двумя детьми выселили из 10-тикомнатной квартиры в коммуналку, где они ютились в маленькой комнатушке. Фаина тяжело заболела скарлатиной, ее чудом удалось спасти. Чтобы как-то прокормить дочерей, Клавдия Ивановна стала зарабатывать пошивом на заказ одежды.
В середине 1920-х годов семья переехала в другую коммунальную квартиру на Садово-Спасской улице, Фаина и Неонила пошли в школу, а моя прабабушка устроилась на работу медсестрой в больницу. Потом старшая дочь выбрала для себя профессию инженера-химика, а младшая – переводчика технической литературы.

Началась Великая Отечественная война. В 1943-м химический завод, где работала моя бабушка, эвакуировали в Казахстан, но Клавдия Ивановна с дочерьми два года оставались в столице в полном неведении и страхе за свою судьбу.
Об одном «фатальном» случае бабушка рассказала мне совсем недавно.
В то время жители Москвы мылись в общественных банях; в одну из них однажды и собрались поехать Фаина и Неонила. Уже дойдя до остановки и дождавшись трамвая, Фаина вдруг вспомнила, что необходимые банные принадлежности остались дома. Сестры были вынуждены пойти обратно, а вернувшись назад, увидели то, что осталось от трамвая, на который они не сели. Он отъехал совсем недалеко, когда в него попала бомба… 

Спустя три года после окончания войны на заводе, где работала Фаина, появился новый инженер. Статный, красивый, с глазами, обладавшими «необычным магнетизмом», Сергей Евгеньевич Васильев сразу очаровал мою бабушку, однако «руки и сердца» добивался еще немало времени. Когда в начале 1960-х ему дали квартиру на первом этаже новопостроенной «хрущевки», семья (а у Фаины к тому времени родились двое детей) переехала в район Рогожской заставы. Фаина Дмитриевна ушла с завода, стала преподавать химию в МХТИ имени Д.И.Менделеева.
1975 год. Мою маму, в то время ученицу 10 класса, ночью разбудила бабушка и сообщила, что в больнице умер папа. От рака желудка.
Через 7 месяцев, в возрасте 89 лет, скончалась Клавдия Ивановна Киреева.

Я родилась незадолго до распада СССР. Мои детские воспоминания – Таганский район 90-х годов, дворы с поломанными детскими горками и качелями, проходившая рядом железная дорога, завод «Серп и молот». Магазин, в котором мама с трудом добывала на последние деньги редко бывавшие на прилавке свежие огурцы (их запах я помню до сих пор), разгул преступности и вечный страх бабушки за меня. 
Уже нет того дома, где была наша квартира; до неузнаваемости изменилась моя родная Таганка. Да что там один район! Жизнь изменилась. Мобильная связь, смс-сообщения, электронная почта заменили собой письма на бумаге, и никто уже сейчас не обратится к тебе со словами «мой милый друг», а ограничится простым «привет». Мы, люди XXI века – века скоростей, научных достижений и глобализации, – зачастую забываем друг о друге, о наших родителях, бабушках и дедушках, не говоря уже о дальних родственниках. В мусорное ведро безжалостно летят старые бумаги и фотографии, потому что они занимают «слишком много места» в квартире, а новые документы хранятся уже только в памяти компьютера. Мы не хотим, да просто ленимся интересоваться судьбой тех, благодаря кому сегодня живем и пользуемся благами современной цивилизации. Мы, кажется, летим вверх, к новым открытиям и чудесам нанотехнологий, а в результате… падаем все ниже, теряя, наверное, ту духовность и те моральные принципы, без которых человека вряд ли можно назвать человеком. Бежим вверх по лестнице, ведущей вниз…

На старом семейном портрете Минодора Дмитриевна Манаенкова сидит на деревянном стуле с высокой спинкой. Сейчас на нем, спасенном от намеревавшихся употребить его на дрова людей, сижу я, ее праправнучка, смотрю на фотографию, и кажется, что строгое лицо жившей век назад женщины едва заметно мне улыбается.