5 февраля 1940 года мой папа Николай Натаров, живший тогда с
родителями в Гатчине
под Ленинградом, был призван на действительную военную службу. Он
служил в 174
гаубичном полку 5-й стрелковой дивизии в Литве. Присягу принял 15
мая 1940 года. До
ноября был курсантом, а с ноября 1940 года заместителем командира
взвода в звании
сержанта. Его военная специальность: артиллерист артиллерии 85-мм
пушек, 122-мм и
152-мм гаубиц.
Папино письмо к родителям от 15 июня 1941 года было
последним, полученным ими
от него письмом из армии. (Все его письма 1940-1941 годов родители
его сохранили.
Мама его, когда он уже второй год находился в армии, отсчитывала
каждый день, ожидая
его возвращения домой. Несмотря на то, что после начала войны ещё
почти три месяца
завоеватели не появлялись в Гатчине, от папы родителям больше не
приходили письма.) За
четыре дня до начала войны, 18 июня 1941 года, он был переведён на
формировочный
пункт в полевом лагере 5 с.д. близ деревни Новые Сенажишки (лит.
Senažiškė) в районе
железнодорожной станции Козлова Руда, где при штабе 5-й с. д.
формировался
стрелково-артиллерийский батальон, предназначавшийся, чтобы занять
доты на границе
Литовской ССР с Германией. Батальон этот не успели сформировать,
присвоить номер и
вооружить, как началась война. Моей маме отец рассказывал, что у
них не было настоящего
оружия, а были деревянные ружья (имитация, которую только издали
можно было принять
за ружья). Были только палатки, в которых они спали, подложив под
себя еловые «лапки».
Так как часть стояла километрах в 50-ти от границы с Германией, то
с начала войны часть
сразу же попала в глубокое окружение, командиры бежали на машинах,
бросив солдат и
младших командиров. После всех попыток выйти из окружения Н.А.
Натаров, будучи
раненным при бомбёжке 28 июня в левую голень и проведя без сна
много суток, 1 июля
1941 года попал в плен. Причина
плена – общее положение наших частей и соединений, которые в
Прибалтике находились в
состоянии переформирования: кадровые полки «разбавляли»
контингентами приписного
состава и новобранцами из республик Средней Азии, которые даже не
знали русского
языка. Например, в 174 гап осталось по одному наводчику на две
гаубицы 152 мм, весь
остальной расчёт (14 человек) был переведён во вновь
формировавшиеся полки.
В плену находился всё время в концлагерях: в Каунасе (форт 6) – до
5 июля 41-го, в
лагере на станции Эбенроде (Восточная Пруссия; офлаг-52, он же 1Д;
ныне г. Нестеров на
востоке Калининградской области) – до конца июля, в концлагере
Витцендорф (Зап.
Германия; к югу от Гамбурга и северу от Ганновера, на полпути между
ними) – около 10
дней, в лагере на станции Трауэн, в 14 км от Витцендорфа (район
города Мунстера) – до
февраля 1942 года. Оттуда в феврале 1942 года был переведён с
группой в 30 человек в
лагерь при заводе цветной металлургии в г. Норденхам; в Норденхаме
их хотели
использовать для работы на металлургическом заводе. Понимая военное
значение завода,
работать там отказался. Был избит так, что не мог ходить.
Стаскивали за ноги с лестницы,
обливали ледяной водой и т.п. Никакие побои, обливание ледяной
водой и угрозы не
заставили его изменить решение, он отказывался от пищи и через
месяц, в марте 1942
года, так и не выйдя на работу, он был направлен умирать в лагерь
смерти Витцендорф
(Wietzendorf, шталаг-310 (St. lag. XD), к северо-востоку от
одноимённого села), где зимой
от тифа, дизентерии, голода и холода умирало по 400-600 наших
пленных в день. Когда
их привезли туда, то лежали штабеля трупов. В Витцендорфе для
медицинских
экспериментов врачи отобрали 12 человек по признаку – у кого
здоровые лёгкие, отобрали
тех, кто не кашлял. Приехали врачи из Гамбурга, вошли в барак,
белые халаты, стетоскопы
никелированные (словом, блеск медицинской оснащённости), прослушали
лёгкие, нет ли
хрипов, и отобрали 12 скелетов, обтянутых кожей. Это было в марте
1942 года. А в июне
1942 года он попал в числе этих 12 отобранных в медицинский
застенок
(экспериментальный медицинский барак) в г. Гамбурге: Hamburg –
Вандсбек-Лазарет
(Резервный лазарет V в гамбургском районе Вандсбек (Wandsbek), ныне
– военный
госпиталь). При лазарете – бараки для военнопленных бельгийцев,
французов, поляков. И
русским отвели комнату, где над ними производили всевозможные
медицинские
эксперименты: морили голодом, делали какие-то уколы, брали кровь.
Всё это время
находился в крайне истощённом состоянии. Если в армии в летней
форме в сапогах он
весил 89 кг при росте 183 см, то там его вес в одежде составлял
52,3 кг (это было летом
1942 года). В результате варварских экспериментов он заболел
туберкулёзом лёгких и в
начале февраля 1943 года с температурой около 39 был отправлен из
Гамбурга в лагерь
Зандбостель, носивший название «лазарета»; находившиеся в этом
лагере-лазарете
пленные были обречены на медленное умирание от голода и болезней.
Никакого лечения
не было, хоть это и называлось «лазаретом». Оттуда был освобождён
канадской частью
войск английской армии 29 апреля 1945 года. Он пробыл в плену 1398
суток.
Туберкулёз, чуть не стоивший ему жизни в лагере, спас его после
освобождения: всех
бывших пленных советская родина отправляла прямиком в Сибирь как
предателей, а его
как больного туберкулёзом направили на излечение в госпиталь
воинской части 05348 в
городе Мальхов (Malchow), земля Мекленбург – Передняя Померания на
северо-востоке
Германии, где он находился с апреля по сентябрь 1945 года.
Госпиталь размещался в
сосновом лесу, в стандартных деревянных бараках. Под землёй был
военный завод, его
демонтировали, туннели взорвали. Лечащий врач – майор Кефчиян,
женщина лет 40-45-ти.
Имелся рентген. 28 сентября 1945 года уволен (демобилизован) в
запас по болезни. Весьма
вероятно, что на родину он был отправлен через фильтрационный пункт
№ 218 города
Мальхов, совсем рядом от госпиталя. Зарегистрировали, поместили в
барак, предупредили
– не отлучаться. Ждать пришлось довольно долго. Спать было не на
чем, стелили на полу
газеты. Везли через город Инстербург (ныне Черняховск в
Калининградской области), там –
с узкой колеи на широкую и на родину.
В годы войны город Гатчина был оккупирован немецкими войсками.
Дворцово-парковый
ансамбль Гатчины был почти полностью разрушен. Население с 1939 по
1944 год
сократилось с 38 тысяч человек до 2,5 тысячи человек. На месте дома
в Гатчине
(Солдатская слобода, дом 9) папа ничего не нашёл, одно старое
пепелище. Он стал жить в
Гатчинском доме инвалидов для туберкулёзных больных (Солдатская
слобода, 43) – по
словам мамы, это было ужасное место, запах невыносимый, одеяло,
будто это не одеяло, а
шинель.
В санатории Конккала (Красный Холм) под Выборгом в Карелии, папа
познакомился с
мамой (мама сразу выделила его из всех, но неделю или две ещё
присматривалась и
увидела, что он только либо играет в шахматы, либо читает). Им было
по 26 лет. Было это
в мае 1948 года. О родителях папа ничего не знал до 1966 года.
На этом снимке, сделанном в июле 1948 года, запечатлён момент,
когда папа (справа)
сделал какой-то хитрый ход, чем поставил другого игрока в тупик.
Чаще всего папиным партнёром по шахматам был прокурор, у которого
была ампутирована нога.
А путёвку в этот санаторий маме достал (купил?) её дядя Тигран
(Тигран Меликсетович Мелькумов). |